Да, а Кот от лечения в замке напрочь отказался. По крайней мере – сегодняшним вечером. Видимо, ему очень хотелось позвенеть новенькими шпорами перед возможно большим количеством вояк, а, может, и поискать те горячие головы, которые предлагали ему дуэль и посмотреть им в глаза своим единственным глазом. Исцелить полностью я его не мог, что перстень сделал – то и сделал, хуже Коту в ближайшие часы не будет, и я разрешил ему остаться в лагере.
Теперь о накопившихся и неотложных делах, о которых мне звенели в оба уха и король, и его высшие должностные лица, и все прочие, кому было не лень. Сначала нужно было перебросить подкрепление нашим диверсантам, которые все еще крутились, обмениваясь ударами и имитируя ложные атаки, с арьергардом мятежников лигах в десяти-двенадцати от поля боя. Потом пришлось перебросить несколько групп кавалеристов по ближайшим селам, чтобы те реквизировали у крестьян и привезли как можно больше лопат, кирок, носилок и других приспособлений, чтобы разбитые на трудовые отряды пленные, постоянно сменяясь и гоня темп, начали копать братские могилы для погибших. Наших мы собирались похоронить на вершине не очень высокого, но все же холма, а погибших мятежников захоронили подальше от поля боя, в каком-то безымянном ложку.
Подготовкой временного лагеря, а его следовало разбить несколько в стороне, у воды, чтобы напоить тысячи коней и воинов, а также приготовлением пищи, слава Адриану, занялись тыловики маршала. Котлов и продуктов хватало, да и обоз противника любезно предоставил победителям свои немалые, надо сказать, запасы. Они же занялись сбором и учетом трофеев и бродящих по полю битвы лошадей.
Нашедший меня в суете и мельтешении людей наркомвнудел короля слезно просил придать его бригадам розыскников и следователей новопроизведенных паладинов для опознания убитых и фильтрации пленных. Все-таки ребята почти поголовно были из северных графств, и знали большинство фигурантов заговора, как говорится, в лицо. Кстати, Вал, то есть, прошу прощения, — Десница, действительно поразил в бою "знамя и гордость" мятежа – графа Толдина, качественно так поразил, — насквозь и в самый центр груди, в "яблочко". Никакой щит, никакой панцирь не помог графу – рука у Вала была тяжелая… Да, была…
Потом мне пришлось вмешаться и приказать относить тела погибших и уже опознанных лидеров мятежа и других, более-менее заметных фигур, в небольшой овраг, примерно в километре от поля боя. Я не позволил их хоронить. Я собирался сжечь их тела, чтобы даже пепла не осталось. Нет им ни почести, ни памяти… По нашей негласной договоренности с королем, члены их семей будут высланы на поселение в разные города Империи с небольшим пенсионом, а в королевстве их дворянские гербы будут перечеркнуты, титулы же – преданы забвению. Временный надзор и управление над их землями, замками и прочим имуществом пока возьмет на себя Министерство Двора. Ну, а потом… думаю потом, король подберет этому имуществу и новых хозяев.
Вот так я и мотался по окрестностям, как заполошный бобик, высунув язык и задрав хвост, пока солнце не пошло на закат…
Отдав по перстню приказ Русу, чтобы он собрал паладинов и привел их в надлежащий вид (кстати, пришлось смотаться в Бергот и вернуть тех трех паладинов, которых я отправил с десницей Вала – не мог же я лишить их удовольствия получить награду), я уточнил у Адриана готовность новых нагрудных знаков и перешел в Торн.
Нужно сказать, что Адриан отнесся к моей просьбе творчески, как говорится, — с огоньком, а точнее – с "искрой божьей". Уж не знаю, какие у него есть технические возможности по производству ювелирных украшений и боевых наград, но крылья смотрелись очень хорошо. Для меня – так просто на "отлично"! На крупных, плоских, прямоугольных звеньях серебряной цепи, в центре груди, были распростерты два серебряных же крыла длиной около пяди – белое и черное, залитые соответствующей эмалью. Крылья лежали поверх щита, на котором была выбита крупная цифра "300". И – все. Лаконично и достойно, как раз для воина Ордена. Мне понравилось. Сам бы носил, да мне, к сожалению, не положено. Я ведь на поле боя палец о палец не ударил…
Обряд похорон павших, а было их чуть более двухсот тридцати человек, был проведен уже в полной темноте, при свете разложенных цепью больших костров и факелов в руках воинов. Ветер с гулом рвал пламя костров и языки пламени от факелов. Я попросил Адриана, и он стянул авиаразведчиков к холму. Под рокот барабанной дроби, которую они дали сверху, отряды человек по тридцать, представляющие все боевые части армии короля, прошли вдоль открытой братской могилы, бросая в нее горсти земли. Этого обряда на Матери не было, а теперь он появился. Пока – при воинских погребениях. Потом прощальное слово в память павших сказал король. Хорошо сказал – простыми и доходящими до сердца каждого воина словами. Король же и бросил первые лопаты земли. Могилу быстро закопали, покрыли еловым лапником и я, из темноты заднего ската холма, телекинезом перенес и установил на ней огромный валун. Тут авиаразведчики спроецировали над валуном образ огненного орла, а может быть, сокола, который вылетел из мрака и сел на вершину могильного камня, приподняв одно крыло и чуть опустив к земле другое. Раздался тройной громовой удар. Прощание с павшими было завершено. Кавалерийские горны пропели долгую грустную ноту, как бы подводя последнюю черту и прощаясь, замолкли и, через пару секунд, сыграли боевой сигнал "Всем сбор!"
По этому сигналу перед памятником, лицом к строю воинов короля, встали оставшиеся в живых и те из раненых, кто мог самостоятельно передвигаться, паладины. Тут уж я сказал пару слов, поблагодарил за дерзкую атаку, поздравил их с победой и отдал должное памяти погибших. Потом я вручил каждому его крылья. Остаток был передан Русу для семей погибших бойцов и лежачих раненных. Трижды крикнув "Тур!", паладины стали в общий строй, и принявший общую команду маршал приказал войскам идти в лагерь на тризну и праздник в честь победы.